По человеку всегда можно понять, кто он. Есть люди-винтики, есть люди механизмы. Есть романтики, и есть «стрелочники». Есть прекрасные герои и такие же прекрасные негодяи. Есть провокаторы, и есть нытики. А есть такие люди, которые…
Вот как ОН (С.А. Голомазов) репетировал? ОЧЕНЬ всегда по-разному. И характер репетиции зависел подчас (или даже часто) исключительно от его настроения.
Когда он был не в духе, он врывался в аудиторию, весь какой-то съеженный, крючковатый, сутулый. Бросал куда-то вбок свой кожаный портфель, прыгал на стул, сгибался в три погибели, и — пронизывая нас взглядом — кричал: «Показывайте!» В такие минуты все понимали, что сейчас будет что-то, что он НЕ ХОЧЕТ, на самом деле, чтобы мы показывали. Что он только ищет повод.
Повод в чем? Отвечу на этот вопрос, но чуть позже.
После первых же секунд почти любого этюда (и обычно очень не везло этим «первым"): он орал на всю аудиторию: «Что за хрень вы мне тут показываете». И начинался разнос. Обычно разносу предшествовал некий формальный повод, но так было – что и без повода.
В такие минуты спасти положение мог только чей-то ОЧЕНЬ хороший показ. Тогда он потихонечку успокаивался, даже улыбался, оттаивал. Двигал головой из стороны в сторону – в темп этюда или отрывка (если бывал такой), щурился, и вообще – жил какой-то своей жизнью. И сидевшие рядом – понимали: сегодня пронесет. МОЖЕТ пронести. Хотя радоваться было рано (и это мы поняли лишь курсе на втором ГИТИСа).
Если вдруг кто-то — после такого хорошего показа — начинал «показывать хрень» — он обижался как ребенок, которого как-то очень сильно обманули, некоторое время сидел неподвижно (видимо, переживал обиду), а затем…. Как вы понимаете, разнос не заставлял себя ждать. И доставалось всем. И правым, и виноватым.
При этом, больше всего доставалось (в итоге) даже не тем, кто неудачно показал. А тем, кто, по тем или иным причинам, долго не выходил на площадку, ленился или боялся. Иногда это совпадало, иногда нет. Если совпадало – попадало вдвойне. Если нет – попадало всем.
Иногда было так, что он просто НЕ ЗНАЛ. Он показывал и разбирал в прошлый раз. Мы сделали все — как под копирку. Оказывалась «хрень». Он выскакивал на середину площадки и обиженно-надменно заявлял своим вкрадчивым и обманчиво тихим голосом: «Братцы, ну, так нельзя».
Голос был обманчиво-тихий. Но мы понимали, что там такой потенциал. Что там такой...
И если вдруг кто-то случайным образом — невпопад и не глядя — УГАДЫВАЛ — что хотел Голомазов — что он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хотел — он...
В общем, в этот момент он испытывал что-то вроде любви к нам. Хотя опускался до нас он редко. А мы редко достигали ТУДА, к нему. Так и делали под копирку, в основном. Хотя иногда выбивались периодически. И давали повод для его любви. Но редко.
Но каждый день, каждый день...
Слушали и думали — ЧТО —
Будет сегодня...
На уроках Голомазова.
Так и жили. Все 4 года. В ГИТИСе.
Театральные монологи. Группа ВКонтакте.
Театральная школа в Москве
