Самый лучший день...

admin Рубрика: Позвольте представиться, Рассказики без экстази,Метки: , , ,
Комментарии выключены

олеУ каждого человека свой — самый лучший день. При этом, нельзя понять это логически. Нельзя определить по каким-то признакам, какой он — этот день. Это совсем не тот день, который должен был стать лучшим, или день, который МОГ БЫ быть лучшим. Нет. Это просто «самый лучший день». И когда человек произносит это словосочетание — его память безусловно и безошибочно указывает на этот день.

Сразу оговорюсь: «самый» — означает то, что он — действительно «самый». Без всяких «если бы» или «может». Безусловный. Пока, во всяком случае. Возможно, в жизни произойдут еще дни, которые будут претендовать на «самолучшесть». Но пока — мы здесь и сейчас. И идем по мановению памяти в наш. Самый лучший день. Самый-самый.

У меня — как и любого человека на этом свете — тоже был такой день. Внешне не примечательный. И если бы кто-то посмотрел со стороны — он бы не выделил этот день из когорты таких же дней. И, наверно, удивился бы и подумал, что я не в себе. Покрутил бы пальцем у виска и ушел в неизвестном направлении. Но — это не предмет спора. И вот почему.

Все случилось в доме отдыха Вороново. По-моему, это был 1999 год. Точнее не скажу, мне всегда сложно запомнить точные даты и числа. Жизнь идет потоком через мои ладони, и я не всегда задумываюсь, который сейчас час, день или век.

Было солнечное и теплое лето. До ГИТИСа было еще довольно далеко, хотя время накануне самого поступления я не забуду никогда. Утро. Позднее утро, часов 8, начало девятого. В номере я и мой друг — Глеб. Глеб — мой дружок и соратник еще по первому институту — МГИМО. Очень честный и добрый малый. Одно время мы с ним ездили на отдых в Вороново и делили номер на двоих. По вечерам тусили в шумных и приятных компаниях, утром же — шли на вороновский водоем, где купались, загорали и общались с прекрасными дамами.

Дамы были почти все тайно влюблены в Глеба — серьезный и порядочный молодой человек — я же был к нему необходимым приложением: приятным, но не необходимым при том. Затем мы шли на обед, потом отдыхали, а потом шли заниматься спортом: я «вертел» на воздухе цигун, а Глеб — опять же, в окружении милых дам — забавлялся тенисом, большим и малым.

Так вот. Было позднее утро. Я открыл глаза и почувствовал, что мое тело безумно приятно расслаблено, я отлично отдохнул, и полон. Нет, не сил. А какой-то светлой энергии. Утреннее солнце выглядывало из-за занавесок и пускало в комнату свои искристые лучи. Я лежал и смотрел на струнки солнечного света, тянущиеся мимо меня (да, было такое впечатление, что они как бы точечно тянутся, и если бы я захотел — я бы, возможно, протянул руку и потрогал бы лучик. И он, без сомнения, оказался бы упругим и теплым).

На улице пели птицы. Пели сильнее обычного, создавая какую-то нежно льющуюся звуковую симфонию. Где-то наверху — с третьего или четвертого этажа — по заявкам радио пел Бутусов, и его песенка «Гибралтар-Лабрадор» странно вкраплялась в эту звуковую картину, но, как ни странно, не диссонировала, а чудесным образом ее дополняла. Глеб дефилирует в набедренном полотенце (прямо после душа) и спрашивает, пойду ли я завтракать. Я киваю, вылезаю из-под одеяла и иду в ванную. Входная дверь скрипит и щелкает — это Глеб отправляется на утреннюю пробежку. «Пан-спортсмен».

Ну, а я — выхожу на балкон. И солнце обнимает меня лучами до самых кончиков. Я протягиваю руки солнцу и стою зажмурясь. Возможно, несколько минут, а возможно — час. Кто-то стучит в дверь — это пришел с завтрака Глеб. Подгоняет меня. Я надеваю шлепанцы и иду — через двор — в столовую.

Все в мире пропитано светом. И даже я. Вернее, не так. Я И ЕСТЬ — СВЕТ. Белый-белый свет. Теплый и спокойный. В то утро я почувствовал, что МНЕ ЕЩЕ НИКОГДА НЕ БЫЛО ТАК СПОКОЙНО. И, как показала жизнь — спокойнее уже не стало. Потом был ГИТИС и разрывающая все аорты трехработная канитель, перемешанная с учебой. Потом — Тольятти — где я ставил свой дипломный спектакль. Потом — Пермь, и «Ночь Гельвера», за которую я получил свою первую большую премию. И несколько лет безвременья, где почти негде было жить и (почти) не на чем спать.

Но я отвлекся. Утро продолжалось и продолжалось. Я зашел в спортивный зал, что на третьем этаже главного корпуса (где и располагалась столовая) и с удовольствием побеседовал с Андрюхой — нашим «дядькой» — старшим товарищем, нелепо погибшим два года спустя. Андрюха уже был немножечко «датый» и приглашал меня угоститься коньячком. Я весело отказался, но с Андреем находиться было приятно: добрый, открытый и надежный человек. Всегда свой в кампании. И очень скромный.

Есть такой тип людей — которых всегда приятно видеть. Они всегда КСТАТИ. Хорошо тебе или плохо. Он, вроде, ничего такого не делает. Стоит себе спокойненько в сторонке. Ждет чего-то. А ты рядом. И в этот момент тебе хорошо, потому что рядом — Андрюха.
Андрюха. Андрей Петрович. Полез в окно чинить кондиционер, поскользнулся и упал вниз. Кто-то говорит, что мог удержаться. Не захотел. Не знаю, как там было. Но мне на свете было проще, когда рядом был Андрюха.

И еще. Женщины его любили. Но не обычно-бытово, а как-то по-особому. Наверно, потому что мужик был настоящий. Способный понять и простить. Сейчас уже такие редко случаются.

Поговорив с Андрюхой, я встретил Валю. Валя-Валентина. Маленькая, миниатюрная, с большими глазами. Немолодая. Но моложавая. Я предложил ей покататься на лодке. Господи, да я все мог в тот день! И смотря на нежившуюся под ласковым солнцем Валю, сидящую на корме лодчонки, несущейся по течению вниз, — я думал: «Как хорошо».

С Валей мы прокатались на лодке до вечера. Но есть совсем не хотелось. Я ей рассказывал о последнем романе Пелевина и читал стихи. Валя жмурилась и загадочно улыбалась. Потом мы пошли на ужин, где и встретили Глеба с ракеткой и накинутой на плечи футболкой. Глеб был, как всегда, не один. Мы с Валей присели за соседний столик, где и насладились обычной русской едой: вареной гречкой и салатом из свежих огурцов.

Вечерело. Глеб заранее пошел в бар, бронировать столики. С ним отправилась и Валя. А я остался на балконе, сказав, что присоединюсь к другу позже. Солнце уходило куда-то вдаль, за ветки зеленого пушистого леса. Дул теплый ветерок. Где-то лаяли собаки. Внизу прогуливались неспешные пары. Я стоял на балконе и что-то мурлыкал себе под нос.

И никогда до — и никогда — после мне не было ТАК хорошо.
Как в этот день.
Странно, правда?

Курсы по актерскому мастерству и ораторскому искусству.

Театральная школа в Москве

Театральная школа в Москве
« »