Я помню свое детство. Село «Тихая Заводь», что под Истрой. Только сошел первый снег. Погода стояла тихая и ясная.
Мы после школы играли в войну. Мы, впятером. С нами увязалась еще младшая сестра одного из моих друзей – Катька. Она еще постоянно шмыгала носом, чем ввергала в ужас наши оборонительные редуты. И "противники» сразу замечали нас, и наши хитроумные планы накрывались медным тазом. Когда все закончилось, и мы благодаря носу Катьки позорно проиграли – Витька Шляпин – мой давний приятель – отвел меня подальше от других и попросил не выдать тайну. Я, конечно же, сразу согласился. Мы провели необходимый обряд (для чего мне пришлось даже поранить палец на правой руке), и дело пошло.
— Я сигарет у отца стрельнул. Сейчас курить будем, – деловито сообщил мне Витька и вытащил из кармана завернутые в мятый носовой платок две «беломорины».
Курить как-то не входило в мои планы. Но я решительно кивнул головой, и взял протянутый Витькой папирусный элемент. Затем поднес его к носу и шумно вдохнул. Я вспомнил, как дымили мужики на «Маросейке», вспомнил клубы серого дыма, видневшиеся то здесь, а то там – рядом с маленькой пивнушкой, у которой стоял потрескавшийся забор Бабы Нюры. Баба Нюра была добрая и иногда наливала мужикам «тепленькой». Мужики охали и веселились. Баба Нюра смеялась в ответ.
Витька вытянул откуда-то замшелый коробок спичек, чиркнул и медленно поднес огонь к моему рту. Я засунул конец сигареты между губ, зажмурил глаза и потянул рот к Витькиной зажженной спичке. Пламя нехотя вспыхнуло, закоптило и погасло.
— Ты вдыхать будешь или нет? – Витька был явно недоволен. – Эх ты, салага!
Витька деловито запихал себе сигарету в рот и чиркнул спичкой. Спичка долго не зажигалась, видимо, коробок отсырел. После пятого раза спичка резко зажглась, окатив нас синеватым дымом и, шипя, начала разгораться. Витька поднес огонь к папиросе и резко вдохнул. Поперхнулся, выдохнул и кашлянул.
— Понял теперь, как надо? – Витька старался на меня не смотреть. – Ну, теперь ты…
Я вдохнул дым, и меня повело куда-то в сторону. Показалось, что кто-то душит, что нечем дышать. Я закашлялся, и папироса выскользнула у меня изо рта. Витька сплюнул.
— Что же ты сделал, — произнес он резко. – Эх, ты, учительский сынок. Пошли, давай.
И мы побежали к друзьям. А на земле осталась лежать смятая беломорина – символ моего первого прикосновения к взрослой жизни.
Потом, уже, будучи взрослым, я начинал курить несколько раз. И несколько раз бросал. Потом бросил – уже навсегда – когда умер мой лучший друг. От рака легких.
И когда я вспоминаю свое детство, я почему-то думаю, что все не случайно, все не зря. Возможно, если бы я тогда не начал курить, или не потерял друга – я бы не стал писать книги. Книги, овеянные болью и любовью ко всем тем, кто избежал печальной участи. И к тем, кто со мной. И к тем, кого рядом нет.
Странно, правда?
Театральная школа в Москве
